Евровыборы
Видео
Когда-то их имена писались практически через тире: Петр Вайль - Александр Генис. Как Ильф и Петров. Петр и Александр - оба экс-рижане, эмигрировавшие в Америку, оба успешные писатели, любимые публикой и обласканные славой по обе стороны океана. Вот только Петра Вайля нет с нами уже шесть лет...
На прошлой неделе в Риге побывал Александр Генис - писатель, критик, эссеист. Бывший рижанин, а с 1970-х - гражданин Америки. Он представил в Polaris свою новую книгу "Картинки с выставки" и поговорил с «Субботой» о жизни, свободе и творчестве.
- Александр, вы уехали из Риги в конце 1970-х в поисках творческой свободы. Что такое свобода в вашем понимании? И обрели ли вы ее в Америке?
- Я не очень понимаю, что такое свобода. Но хорошо понимаю, что такое ее отсутствие. Есть простая истина: правду можно сказать лишь там, где ее скрывают. Например, в СССР все знали, что скрывают власти, и было ясно, где правда. Приехав в Америку, я пытался внушить себе, что правда здесь. Но понял: надо искать не правду, а истину. А ее не знает никто.
Свобода как истина - все время ускользает. Даже в Америке. Можешь ли ты свободно сказать начальнику все, что про него думаешь? Не очень. Джордж Оруэлл говорил, что свободным человек был лишь на заре американской демократии, когда можно было двинуть боссу в рыло и убраться на Запад.
Мой самый свободный день - 1 мая 1980 года. Я работал метранпажем в "Новом русском слове", верстал газету, ставил буквы в зеркальном отражении. И страшно тосковал по свободе, потому что шесть дней в неделю ходил на работу. И тут Сергей Довлатов придумал "Новый американец" и позвал меня. Я перешел на вольные хлеба.
Мы с Петей (Петр Вайль. - Авт.) закончили работу в 12.00, купили шампанское, сели на тротуар и стали пить. С тех пор я нигде и никогда не служил. Делал лишь то, что хочу и люблю. И делаю это до сих пор...
Вино с пейзажем
- Вместе с Петром Вайлем вы написали шесть книг. Как это - писать вдвоем?
- Мы с Петей писали вместе 13 лет. И каждый раз нас спрашивали: "Как вы пишете вдвоем?" Потом мы перестали писать вместе. И замечательный поэт Дмитрий Цветков сказал: "Теперь вас 13 лет будут спрашивать, почему вы не пишете вдвоем".
Больше всего нам помогала и мешала писать Рига. Наши старшие братья вместе служили в армии, потом они подружились, и мы с Петей тоже очень быстро сошлись. Я еще учился в школе, а Пете уже было 18 лет. Когда мы познакомились, он добивал 30-томник Диккенса. А сколько стихов он знал! Стихи из него выползали, как ленты из рукава фокусника. Ума не приложу, когда он все это учил!
Петя был живым праздником. Мы вместе ходили на выставки. И все время болтали, передвигаясь по Риге. В этих разговорах и формировалась наша литература. Пили "Рижское волжское вино" и «Солнцедар». Помните такое? Ужасная гадость! Но мы никогда не пили без красивого пейзажа.
- А что за страшная история произошла с вами, когда вы работали в «Молодежке», за которой последовало увольнение?
- Это не моя, а Петина история. Петя написал тогда в «Советской молодежи» статью о Валерии Попове (прекрасный питерский писатель и сценарист из поколения шестидесятников. - Авт.), за что и был с треском выгнан из редакции...
Некролог на смерть Довлатова
- Ваши книги переведены на множество языков. Что теряется при переводе?
- Я не знаю ни одного автора, абсолютно довольного переводами своих книг. Сейчас в Америке стали переводить Улицкую, Алексиевич, Сорокина, Пелевина... Пелевинский роман «Чапаев и Пустота» был переведен как «Глиняный пулемет». Я спросил у Виктора Пелевина: «А вас не смущает, что из заголовка пропал Чапаев?» - «Да нет, - ответил Пелевин. - Пусть думают, что я его придумал».
Одну из наших самых популярных книг, написанных вместе с Петей, - «Русская кухня в изгнании», которую мы сочинили из баловства, в Америке тоже перевели. Текста - 192 страницы, и 202 страницы примечаний, где даются пространные объяснения, к примеру, что такое квас. Вот скажите, как это можно читать?
Поэтому предпочитаю, чтобы меня переводили на языки, которых я не знаю. Например, на японский. Открываешь - иероглифы. И лишь одно слово латиницей - KGB, для которого не нашлось подходящего знака.
Сергей Довлатов по этому поводу говорил так: «Переводить надо не в слово в слово, а улыбка - в улыбку».
- C Сергеем Довлатовым вы работали и дружили. А как вы познакомились?
- Мы знали друг друга заочно, по публикациям. Когда Сергей приехал, мы встретились, выпили, выяснили, что наши любимые писатели Гоголь и Платонов. Как собаки обнюхали друг друга - по книжкам. И сразу перешли на "ты". Про нашу дружбу я подробно написал в книге "Довлатов и окрестности" - там можно найти все мыслимые истории про нас с Сергеем.
Из Риги я еду в Таллин на пятый фестиваль Довлатова. Эстонцы его помнят, любят и устраивают фестивали в его честь. Я этому приглашению очень радуюсь и одновременно грущу: лучше бы туда поехал сам Сергей. Ему недодали там, где он жил.
- Вы были одним из тех, кто на похоронах нес гроб Довлатова...
- Нас было шесть человек, но гроб все равно был очень тяжелый. И когда мы понесли его, полил такой сильный дождь, какого я никогда в жизни больше не видел, как будто мы тучу зацепили этим гробом. Я чуть в могилу не упал раньше него, поскользнувшись. И как только мы положили его в яму, дождь моментально закончился.
Однажды, приехав в Америку в 24 года, будучи самым молодым писателем, я сказал самую глупую фразу в моей жизни. С хохотом объявил: «Я на вас всех напишу некрологи». Так оно и случилось. Я написал некрологи на смерть всех любимых писателей, которых знал: Довлатов, Аксенов, Лосев, Бродский, Петя Вайль...
Между Ригой и Нью-Йорком
- Какой город для вас сегодня роднее - Нью-Йорк или Рига?
- Я 40 лет живу в Нью-Йорке, но по-прежнему считаю себя рижанином. Рига - город, который я считаю родным и по которому все время скучаю. Как ни странно, у Нью-Йорка и Риги много общего. У Иосифа Бродского есть такая фраза: «Больше всего на свете я люблю цвет воды». Это то, что я люблю в Риге, - цвет воды на Рижском взморье. И в Нью-Йорке - та же культура, она вся недосказанная, сдержанная, цвета воды.
Я счастлив, что у меня есть эти города. Каждый раз, когда я возвращаюсь в Ригу, я возвращаюсь в свое детство.
- То есть Латвия по-прежнему в вашем сердце?
- Чтобы понять Латвию, мне понадобилось объехать весь мир. Я объехал более 70 стран. И только на обратном пути я понял, что больше всего люблю здешние края.
Моя родина в клубнике из Асари, которую я в детстве ел на даче, в лисичках, которые собирал вместе с мамой, в миноге, которую не могу вспоминать без слез: этой рыбы больше нет нигде в мире... Это тот патриотизм, в который я верю, - созвучие молекул, фундамент, на который наложена вся моя жизнь.
Родина ассоциируется для меня с увиденным в Литве в Музее янтаря - янтарным трактором, который в свое время балтийские народы подарили Сталину. Мне он напоминает советскую власть в Латвии. Она была советская, как трактор, но все же нарядная, как янтарь. Мне повезло, что я здесь вырос. Даже социализм в Латвии был красивее, чем в других местах.
- Где вы успели побывать за дни вашего короткого приезда на родину?
- Ходил на замечательный рижский базар. Раньше он назывался Колхозный рынок, хоть и не имел никакого отношения к колхозам. Я очень люблю базары! Базар говорит обо всем сразу: о климате места, географическом положении, национальных и кулинарных традициях, языке. Глубоко убежден, что каждое блюдо - это иероглиф национальной культуры. Как и произведения искусства.
А еще я был в Национальном художественном музее. Пошел туда не без скепсиса. Когда нас в школе водили в этот музей, то все время упирали на то, что в Латвии тоже были передвижники, которых волновали исключительно язвы капиталистического общества.
- Не пожалели?
- Что вы! Я с наслаждением рассматривал картины, которые раньше не выставлялись. Например, Падегса, которого в наше время не показывали. Через эти картины я лучше понимаю место, где вырос.
У меня есть свой критерий удачного похода в музей: если выходишь с выставки и вдруг мир кажется немного иным, сдвинутым, - выставка удалась. Главное - не попасть под машину. После книг, жены и путешествий я больше всего люблю живопись.
- В России и Америке ее понимают одинаково?
- То, что у нас считается ДНК нации - например, «Девятый вал», «Аленушка» или «Грачи прилетели», - американцу воспринять сложно. Однажды в Гуггенхайм привезли русских художников и устроили выставку Russia. Народ честно любовался «Бурлаками на Волге» Ильи Репина, но ключевые реплики были такими: «О! Это город Горький, где томился академик Сахаров».
Дальше всех пошел один негритенок, который спросил у меня: «Сэр, а где здесь Христос?» А что? Все логично: рыбаки, вода - значит, и Христос где-то тут должен быть!
Разговоры важнее секса
- С женой Ириной вы вместе более 40 лет. Что вы считаете самым главным в отношениях мужчины и женщины?
- Ницше однажды сказал, что мужчина и женщина, когда женятся, должны думать лишь об одном: будет ли им интересно говорить друг с другом всю оставшуюся жизнь. Он прав, хоть и не понимал, о чем говорил, поскольку никогда не был женат и страшно боялся женщин.
Уверяю вас, единственное, что держит людей вместе, - это не секс, как думают многие, а разговоры. Это самая важная часть интимной жизни.
Мы познакомились на филфаке, где на первом курсе было всего три мальчика и море девочек. Я затеял анкету: какое ваше любимое искусство, какой ваш любимый писатель... Просмотрел все анкеты и увидел, что Ирина единственная, у кого в анкете был мой любимый Андрей Платонов. А вообще, крепкий брак - это у нас семейное. Мои родители были женаты 60 лет. Мы с Ириной - больше 40. Итого, на семью больше 100 лет супружеского опыта.
Недавно у нас погас свет, и мы с Ирой весь вечер и всю ночь при свечах читали Мандельштама. Это был один из самых прекрасных вечеров в нашей жизни.
- Вы что-то можете сделать по дому своими руками?
- Я не очень умею что-то делать руками, еще в школе прогуливал уроки труда. Но умею готовить. Особенно супы. Могу приготовить 12 лучших русских супов, и все они будут восхитительны. Этим я всегда угощаю своих друзей.
Однажды ко мне в гости пришел Умберто Эко. Я решил приготовить коронные щи, которые варятся в трех бульонах с мозговыми костями и белыми грибами. Жарил, парил, долго объяснял ему, что это за блюдо. Но Эко лишь вяло поковырял в тарелке и пояснил, что у него была жена-немка. С тех пор он квашеную капусту ненавидит, как и свою жену, от которой с трудом сбежал!
- Сегодня на планете правит бал Интернет: блоги, тэги, "ЖЖ"... Для людей, которые пишут книги, это скорее зло, чем благо. Что вы думаете по этому поводу?
- Признаюсь: когда появился Интернет, я испугался. Всякая эрудиция стала бессмысленной. Интернет - как водопровод: глупо думать, что из него потечет шампанское.
В век, когда вся информация доступна на расстоянии одного клика, ценны только те знания, которые оставляют шрамы на душе и морщины на лбу...
Досье «СУББОТЫ»
Александр Генис родился 11 февраля 1953 года в Рязани. В детстве с родителями переехал в Ригу. Окончил филологический факультет Латвийского университета. С конца 1970-х живет в Нью-Йорке.
Автор ряда книг, написанных в соавторстве с Петром ВАЙЛЕМ («Русская кухня в изгнании», «60-е. Мир советского человека», «Американо», «Родная речь» и др.).
Перу Гениса принадлежат такие популярные книги, как «Довлатов и окрестности», «Вавилонская башня», «Американская азбука», «Трикотаж», «Шесть пальцев», «Уроки чтения: камасутра книжника», «Картинки с выставки» и другие.
Член жюри Букеровской премии, член Академии российской словесности. Лауреат премии журнала "Звезда" и других престижных литературных премий.
С 1984 работает на радиостанции «Свобода» и Radio Liberty. Сотрудничает с российским изданием «Новая газета»...
Елена СМЕХОВА.
