Возможно, в каком-то трамвае или такси разорвалась чесоточная граната, когда все ехали домой после ночных гуляний. И в Твиттере абсолютно обоснованно появилась актуальная рубрика @атыужеобругалпраздникпесни?
Вот кинорежиссер Айк Карапетян уже сказал все что думал о танце Земля Мары: «В первый раз видел это мероприятие, и мне стало страшно, это выглядело как праздник при диктаторском режиме, жаль только, что народу не понравилась красивая речь их лидера».
Тех, кто принижает Праздник песни и танца не так много. Одни считали, что «танцевать и петь можно у себя дома в гостиной, и нечего навязывать свои развлечения нормальным людям». Другие были уверенны, что этот праздник - «ложное проявление патриотизма», которое вместе с «врожденным превосходством и, кажется, лучшим культурным наследием» заставляет всех «целовать твой флаг». Понятно, «на какой режим это похоже».
Третьи уверенны, что Землю Мары «лучше было бы демонстрировать в Пхеньяне, Пекине или любой другой «народной республике» и она там очень вписалась бы».
Так что Карапетян не был одинок в своих высказываниях. Однако были и его критики, и один из них написал: «Страшно, да? Латвия чужеземцам дает финансирование на то, чтобы снимать фильмы (один из них - фильм ужасов), позволяет высказываться и писать, что хочешь, в тюрьму за это у нас не сажают… Ужасная диктатура. И главный ее признак – рисунок танца».
Страсти по Карапетяну не главное, потому что не всем удается понять мысли гения или наоборот – прикрыть рот, если чего-то не понимаешь. А что бы было, если бы на этнической родине Карапетяна – в Армении – кто-то позволил себе высказаться о чем-то святом для большей части народа?..
Но не о том речь. Хуже всего то, что о празднике Песни и танца плохо отзываются сами латыши.
От чего идет нелюбовь ко всему латышскому – от невоспитанности, природной глупости или типичных либеральных заумствований? Не понятно. В какой момент эмоционально настроенный индивид начинает изливать свою злобу на других в социальных сетях и в прямом общении с близкими людьми, давая пример поведения для других, возможно, колеблющихся, в том числе для детей? И стоит ли удивляться, что молодое поколение, которое идет за такими вот ненавистниками – вырастает таким же.
Мы катимся все глубже в болото нигилизма.
Следующим шагом может стать общение с латышами на каком-нибудь чужом языке, потому что латышский, не дай бог, будет «слишком сильным выражением патриотизма» или – еще ужаснее – станет приметой диктаторского режима… Носители таких идей больше не будут пронемецкими и проанглийскими, а будут интернационалистами без этнических признаков – или наоборот со многими этническими признаками: чтобы не огорчать никакое этническое сообщество.
О народах и нациях уже и не говорим: эти понятия потихоньку становятся не стильными, в современном мире их отметают. Потому что все должны быть равны, с одинаковыми правами и… без прав. Вот такой безродный этнический гендеризм.
Тогда почему мы по-прежнему держимся за Праздник песни и танца и болезненно реагируем на тех, кто «наезжает» на наши традиции, язык, рисунок танца? Потому что Праздник песни и танца – это самое яркое и настоящее проявление национализма и это на подсознательном уровне чувствуют все латыши.
Национализм, в корнях которого латышскость, растет как сильный дуб, не пытаясь уничтожить другие этнические деревья.
То, что наш дуб силен, на подсознательном уровне чувствуют даже те, кто считает это проявлением «ложного патриотизма». У таких нет никакого патриотизма, ни ложного, ни настоящего».