Евровыборы
Видео
У Дома творчества писателей в Дубулты было два лица. Фасадное, о котором знало большинство, и тыльное, о котором меньше известно. Здесь существовали очень странные правила: этакая иерархия. Об этом колоритно вспоминал незабвенный Эльдар Александрович Рязанов.
В Дубулты режиссер приехал в 1972–м вместе с Эмилем Брагинским писать сценарий к фильму "Невероятные приключения итальянцев в России". Вот что вспоминал Рязанов:
"Заезд начинался с 1 сентября. У меня же скопились кое–какие дела, и я мог приехать только 7–го… На всякий случай, чтобы не возникло никаких недоразумений с комнатой и чтобы администрация Дома творчества знала, что я обязательно приеду, я загодя послал телеграмму.
Телеграмма была очень вежливая и кончалась всякими словами насчет уважения. Но я тогда еще не подозревал, куда еду. В этом девятиэтажном писательском доме сложились довольно странные обычаи…
По неписаным местным законам комнаты распределялись в доме по этажам в зависимости от положения и должности писателя. Процесс раздачи комнат и этажей происходил не в Москве, где выдавались путевки, а на месте, в самом доме, по решению его директора…
Неписаная традиция, которая соблюдалась свято, гласила: чем выше этаж, тем выше авторитет писателя, или, наоборот, чем выше авторитет, тем выше живет писатель. Но как измерить, кто из писателей лучше? Оказывается, очень просто.
Так, 9–й и 8–й этажи предназначались для Героев Социалистического Труда, лауреатов Ленинской премии, секретарей Союза и главных редакторов толстых журналов. На 7–й и 6–й этажи могли претендовать лауреаты Государственных премий, члены правления Союза писателей или Литфонда.
На 5–м и 4–м этажах селились средние писательские массы. Те, которых более или менее издавали, печатали, снимали, ставили. Среди них попадались влиятельные литературоведы, заведующие редакциями издательств и отделами толстых журналов.
На 3–м этаже, как правило, жили совсем невлиятельные, непрестижные, не могущие принести никому, кроме разве литературы, никакой пользы, очень малоизвестные сочинители…
Что касается писателей, обитающих на втором этаже, то о них как–то даже не хочется упоминать. Поселение тебя на втором этаже практически означало, что ты — никто. Что никакой ценности для отечественной литературы ты не представляешь и явно попал в этот дом по недоразумению.
На первом этаже никто не жил — там находились столовая, врачебные кабинеты, медицинские комнаты и, конечно, кабинет директора…"
Почему понятия престижности и этажности совпали в этом заведении? Дело в том, что дом писателей был расположен на узком перешейке, в том месте, где Лиелупе наиболее близко подходит к Рижскому заливу, и с верхних этажей открывался роскошный вид на море и на реку одновременно. И чем ниже, тем пейзаж становился менее привлекательным. На нижних этажах окна просто упирались в зеленую хвою сосен.
Рязанов приехал с недельным опозданием, но ни о чем не беспокоился — он ведь предупредил телеграммой. Его встретила сестра–хозяйка, забрала путевку, взяла загадочный рубль, якобы на прописку, и, извиняясь, сказала:
"Знаете, сейчас нет свободных комнат. Вам несколько дней, пока что–нибудь не освободится, придется пожить в холле! В холле вам даже очень понравится. Он просторный. Потом, там телевизор… Рядом — туалет. Кроме вас им никто пользоваться не будет. Здесь есть и умывальник…"
На следующее утро после приезда режиссер надел тренировочный костюм, кеды и выскочил на утрамбованный морем песок Рижского залива. В то время он бегал каждое утро перед завтраком 40 минут, отмахивая около 7 километров. Вот что было дальше.
"Я вернулся после пробежки весь мокрый от пота и, естественно, хотел сунуться в душ. Но ни в холле, ни в "персональном" санузле душа не было. Постучаться в какую–нибудь комнату на этаже к незнакомым людям я постеснялся, соавтор жил на "несколько рангов" выше, и унижаться мне не хотелось.
В общем, раздевшись в холле до трусов, я выглянул в коридор и, убедившись, что никого нет, юркнул в туалет. Там с грехом пополам над раковиной я произвел частичное, крайне неудобное омовение и, признаюсь, пришел в раздраженное состояние. Почему–то мне все это крайне не понравилось.
Опять выглянув и переждав, пока по коридору не прошествуют к лифту, чтобы идти завтракать, две женщины, я, как метеор, вернулся в свое зало. Перед завтраком надо было побриться. Я достал свою электробритву и стал искать глазами электрическую розетку. Ее не было ни на одной стене.
Как же побриться? Тут я уставился на телевизор и понял, что он должен быть куда–то включен. Я стал следить, куда ведет шнур, исходящий из телевизора. Он вел под рояль. Я заглянул под инструмент, но там было темно и пыльно. Тогда я опустился на карачки и пополз под рояль.
Ощупывая телевизионный провод, я нашел розетку. Надо было выдернуть вилку телевизора, воткнуть вилку электробритвы и, пятясь, выползти из–под инструмента, после чего можно было приступить к бритью.
Вместо того чтобы спокойно проделать все это и пойти завтракать, я повел себя несколько странно. Несмотря на то что я был в одиночестве, из моей глотки вырвались ругательства, не достойные деятеля искусства, в особенности советского. Схватив бритву, я, прыгая через две ступеньки, понесся вниз по лестнице. Рывком распахнул я дверь приемной директора Дома творчества.
– Директор у себя? — весьма невежливо спросил я у секретарши.
– Да, но у него совещание…"
Рязанов не дослушал и без спросу ворвался в кабинет директора. Там действительно шло какое–то заседание. Сидел почти весь персонал: несколько врачей, в том числе и главный, сестра–хозяйка, завхоз, еще какие–то люди, всего человек 14–16. Директор, стоя над столом, что–то произносил. Увидев Рязанова, он остановился на полуслове.
"В чем дело? — обратился он ко мне.
– Где у вас тут розетка? — полюбопытствовал я.
– Почему вы вошли? — повысил тон директор.
– А, вот она, — обрадовался я.
Не обращая ни на кого внимания, я подошел к розетке, выдернул из нее шнур настольной лампы, всунул вилку электробритвы и начал бриться как ни в чем не бывало. Совещание замолчало. В тишине было хорошо слышно, как жужжит моя отечественная электробритва.
– Прекратите хулиганить! — закричал директор.
– По–моему, хулиган вы, а не я. Вы попробуйте побриться в холле. Это можно сделать только под роялем. Я вас предупредил телеграммой, где моя комната? — Тут я увидел на стене зеркало и перестал обращать внимание на окружающих. Мне было не до них. Я был занят делом.
Совещание явно зашло в тупик. Поняв, что я не уйду, пока не побреюсь, все сидели молча и ждали. Я же вошел во вкус и не торопился, брился очень внимательно. Потом я подчеркнуто буднично выдул волосы из бритвы и сказал:
– После завтрака я уйду на рынок. Вернусь через час. Так вот, чтобы к моему приходу была комната. Или я поселюсь здесь, у вас в кабинете…"
Когда через час режиссер вернулся с рынка, его ждала сестра–хозяйка. Почему–то чудом нашлась свободная комната, в которой все было чисто, убрано и вполне уютно. При этом ощущалось, что несколько дней в ней никто не жил… Комната оказалась на пятом этаже. Это было, по мнению Эльдара Рязанова, случайностью: директор, если бы его воля, заточил бы его в подземелье. Но он ограничился тем, что весь оставшийся срок не здоровался и делал вид, что Рязанова не существует…
Илья ДИМЕНШТЕЙН
